Дверь с той стороны [Сборник] - Владимир Михайлов

Он снова поднял глаза. Несколько строчек проползло, теперь на экране был новый текст:

«Вряд ли есть нужда специально оговаривать то обстоятельство, что высказанные положения пока не подтверждаются другими наблюдениями. Однако существует факт, который может быть истолкован как аргумент в пользу приведенной гипотезы. Он заключается в том, что расход звездой НК-7878 энергии в единицу времени несколько превышает параметры, характерные для класса „О“, а определенные спектральные особенности, более подробно изложенные в следующем разделе настоящего Отчета, могут быть интерпретированы как свидетельство реакции вещества короны звезды с разреженным пылевым веществом Галактики. Реакция эта, впрочем, не может развиться в сколько-нибудь значительных масштабах, так как пылевое вещество рассеивается силой лучевого давления звезды, и в непосредственное взаимодействие с короной может быть вовлечена лишь небольшая часть его. Вопрос о наличии у НК-7878 планетной системы остается открытым, так как относительно краткий срок, в продолжение которого велись наблюдения, не дает возможности сколько-нибудь определенно утверждать, что неправильности в движении звезды, которые можно было бы объяснить возмущающим влиянием крупных планет, лежат вне пределов возможной ошибки. Подробнее об этом см. в разделе третьем Отчета…»

Нарев протянул руку и выключил экран. Раздела третьего в информатории «Кита» не оказалось, но главное он узнал. Путешественник покачал головой и произнес вслух — как делал всегда, когда формулировка казалась ему заслуживающей внимания.

— Если бы этой звезды не существовало, ее следовало бы выдумать.

Фраза была плагиатом, но такие мелочи никогда не смущали Нарева.

Первой мыслью капитана было — что женщины не должны носить рабочие комбинезоны: слишком вызывающе это выглядело. Устюг отвел глаза от Зои, стоявшей на верхней ступеньке ремонтной площадки и закреплявшей какие-то провода, которые внизу поддерживал Петров.

— Доктор! — позвал капитан. — Доктор Карачаров!

Физик на четвереньках выполз из узкого закоулка между постаментами катушек и пьедесталом экспериментального купола.

В лабораторной палубе, как Устюг теперь называл бывший туристский класс, многое изменилось. В перекрытии было просверлено несколько отверстий, и толстая труба уходила вниз, пронизывала трюмную палубу и проходила к одному из насосов, который совместными усилиями физика, инженера и Нарева был приспособлен для создания под прозрачным колпаком достаточного разрежения. За бортом вакуума было хоть завались, но здесь, в лаборатории, приходилось создавать его искусственно: физик сказал, что так проще.

— А, капитан, здравствуйте! — Он закашлялся. — Пыль…

Мила и Инна, работавшие по ту сторону установки, разогнулись и выглянули, услышав его голос. Они улыбнулись одновременно — не капитану, понятно, а физику.

— Я принесу воды, доктор, — сказала Мила и выбежала.

— Прямо не дают пальцем пошевелить, — пробормотал физик, и в его голосе было и удовольствие, и изумление. — И спрашивают, спрашивают, их так интересует сущность эксперимента…

— И меня тоже, доктор.

— Идите сюда. Вот. В этой точке возникнет та самая петля, о которой я вам уже говорил. Здесь — видите отметку? — будет находиться маленький кусочек железа, микроскопическая пылинка. Вот направляющая, по ней скользит электромагнит. Управление им пойдет через «Сигму». Магнит сыграет для пылинки роль двигателя: он протащит ее сквозь измененное пространство. Напряжение на него будет подаваться переменное, магнит ни в коем случае не должен притянуть железо к себе. Вот и вся схема. Если мои предположения оправдаются, пылинка — условная модель нашего «Кита» — снова появится перед нами, уже переменив свой знак: это будет не антижелезо, как сейчас, а нормальный металл, у которого ядро каждого атома будет содержать протоны, спин каждого нейтрона будет обратным теперешнему, а вместо позитронов…

— Это я понимаю. Но ведь тогда произойдет взрыв? Иначе как мы узнаем, совершилось это превращение, или нет?

— Взрыв? Видите ли, узнать можно было бы и другим путем, но самое простое действительно — позволить веществу прореагировать с антивеществом.

— А мы тут уцелеем после этой… реакции?

— Но я ведь не собираюсь, скажем, опустить пылинку на постамент! Видите ли, под колпаком, несмотря на все наши усилия, останется не так уж мало молекул воздуха. Первое же соударение с пылинкой — его не придется ждать долго — докажет нашу правоту или, наоборот, засвидетельствует, что я ошибался. Но если реакция начнется, то энергии при этом выделится немного, и это послужит для компьютера сигналом снова упрятать при помощи магнита остатки железа в сопространство и вывести его к нам после новой перемены знака. Тогда оно больше не будет опасным.

— Не слишком ли сложно? Не сработает компьютер или что-то другое…

— Даже в собственной постели человек не может чувствовать себя в полной безопасности, — сказал Карачаров, не замечая некоторой двусмысленности своего тезиса.

— Простите, — сказал капитан. — Я ведь не специалист.

— Вы же не думаете, что я хочу умереть? А вблизи установки буду находиться я один.

— Ну, значит… И когда настанет день?

— Недели через две, — сказал Карачаров и помолчал, подсчитывая. — Да, полагаю, этого срока будет вполне достаточно.

Ожидание было мучительно. Физик сделал то, что обещал, и теперь мог в любой момент подойти и сказать: «Милая Зоя, пора нам поговорить серьезно…»

А что ответит она? Что это была шутка? Или — что ошиблась в себе самой? Был такой момент, когда ей показалось, что не станет она больше думать об упрямом и глупом капитане Устюге, а на самом деле все еще думает о нем, и конца этому не видно. Но что бы она ни ответила, все будет не то — плохо, неправильно, хотя и ложью не будет.

Ах, как она сейчас ненавидела себя — и за тот разговор, и за теперешнюю трусость. И в конце концов не выдержала: Карачаров не подходил, и она сама решила пойти навстречу неизбежному разговору.

На этот раз она пригласила Карачарова на контрольный осмотр — словно бы автоматика не давала достаточно точной картины.

А он — отказался.

— Что вы, доктор, — сказал он, глядя на нее (и лишь в глубине его глаз угадывалось смятение). — Я чувствую себя великолепно. Да и дел невпроворот. Вот закончим — тогда, может быть…

Можно было вздохнуть облегченно. Зоя же, как ни странно, обиделась. Что он — испугался? Или судьба ее такова, чтобы ею пренебрегали?

А он и в самом деле испугался. Ему нужно было любить издалека, мечтать и терзаться. А взять на себя ответственность он боялся. Ему и в голову не приходило, что можно, наоборот, не только не брать ответственности на себя, но просто переложить ее на чужие плечи, женские, переложить ответственность даже и за себя самого. Он испугался: столько важнейшей работы было сейчас, и все остальное — некстати. Доктор Карачаров был из тех, кому нужна поддержка в беде, а в счастье он забывает о других и не стремится заручиться поддержкой на дальнейшее. Обычная ошибка людей, которым слишком часто везет.